Абай Кунанбайулы
Человек - дитя своего времени. Если он плох,
в этом виновны его современники. Абай Кунанбайулы
Абай Кунанбаев - великий поэт, писатель, общественный деятель,
основоположник современной казахской письменной литературы, реформатор
культуры в духе сближения с русской и европейской культурой на основе
просвещенного либерального ислама.
Абай родился 10 августа 1845 г. в Чингизских горах Семипалатинской
области (по нынешнему административному делению) от одной из четырех жен
Кунанбая, старшего султана Каркаралинского окружного приказа. Семья
Абая была потомственно аристократической, и дед (Оскенбай) и прадед
(Иргизбай) главенствовали в своем роду в качестве правителей и биев. Ему
повезло в смысле семейного уюта и домашнего воспитания, поскольку и
мать Улжан и бабушка Зере были чрезвычайно обаятельными и одаренными
натурами. Именно с легкой руки матери данное отцом имя "Ибрагим" было
заменено ласкательным "Абай", что означает "осмотрительный, вдумчивый".
Под этим именем он прожил всю свою жизнь и вошел в историю.
Начатое в раннем детстве приобщение к устному творчеству народа и
домашнее обучение у муллы было продолжено в медресе имама Ахмед-Ризы.
Одновременно он учился в русской школе и к концу пятилетней учебы
начинает писать стихи. С 13 лет Кунанбай начинает приучать Абая к
административной деятельности главы рода. Ему пришлось вникнуть в
межродовые тяжбы, ссоры, интриги и постепенно он испытал разочарование к
административно-политической деятельности, что привело к тому, что в
возрасте 28 лет Абай отходит от нее, целиком занявшись самообразованием.
Но только к 40 годам он осознает свое призвание как поэта и гражданина,
в частности, поставив под стихотворением "Лето" свое имя (ранее он
приписывал свои сочинения другу Джантасову Кокпаю). Значительным
импульсом в раскрытии высоких потенций Абая в этот момент стало его
общение с ссыльными русскими, с Е.П. Михаэлисом, Н. Долгополовым, С.
Гроссом. Обращение Абая к русской культуре, испытавшей в XIX в. свой
период "бури и натиска" в литературе и искусстве, оказалось тем более
естественным, что в восточной традиции поэтическое слово ценилось
чрезвычайно высоко. Абаю оказалась близка поэзия Пушкина, Лермонтова,
Гете и Байрона. Он в своих переложениях их на казахский тонко передавал
дух переводимых стихов и адаптировал к мироощущению соплеменников.
На протяжении 20 лет чрезвычайно разносторонне расцветает гений Абая,
он завоевывает необычайный авторитет, огромную и доселе в степи не
встречавшуюся популярность. К нему стекаются акыны, певцы, композиторы,
вокруг него толпится талантливая молодежь, создается
социально-философская и литературная школы.
Но Абай как властитель дум вызывает дикую зависть, бешенное
озлобление, проявившееся в самых коварных формах. Последние удары судьбы
связаны со смертью Абдрахмана и Магавьи. Он отверг лечение недуга и
добровольно обрек себя на смерть. Он похоронен около своей зимовки в
долине Жидебай, вблизи Чингизских гор, на 60 году жизни.
Я с утеса кричал,
Мне простор отвечал -
Отвечали горы и дол.
Но услышав звук,
Я искал вокруг:
Как, откуда тот звук пришел?
Был все тот же утес иной, -
Отклик есть, но отклик пустой.
* * *
Велика у меня,
Широка родня, -
Одиноким быть нет причин,
Велика семья, но не понят я
И живу средь людей один.
Как могила шамана, я
Одинок - вот правда моя!
Нельзя полностью понять трагическое ощущение одиночества, испытанное
Абаем, без учета двух обстоятельств. Первое и самое принципиальное
обстоятельство состоит в импульсе к преобразованию культуры народа,
который Абай дал. Речь идет прежде всего о словесной культуре, о
поэтической традиции. Казахская специфика фольклора, несмотря на свою
традиционность, и до Абая не исключала индивидуального творчества, о чем
свидетельствуют сохранившиеся имена акынов, певцов, сказителей,
композиторов, импровизаторов, мастеров поэтического состязания. Абай во
все это привнес совершенно новое качество. Он влил в культуру казахов
целый поток образов, форм (сатира, лирика, откровения, пейзажная лирика,
исповедь) сюжетов, идей из иных культур и традиций, что означало
включение казахской культуры в мир большой культуры классических
цивилизаций и привитие свойственных последним духовных опытов к
традиционной культуре казахов. В числе этих ино-культур и арабская
культура в таких ее крупнейших документах как "Коран" и "Тысяча и одна
ночь", а вместе с ней эллинистическая традиция Аристотеля и Александра
Македонского. Затем тысячелетняя персидская культура и литература,
которая в традиции семьи Абая вошла в его сознание с детства и
закрепилась сознательным обращением к творчеству Фирдоуси, Саади,
Низами, Навои, Физули. Совершенно новым, дотоле неизведанным был для
казахов до Абая мир русской культуры в связи с европейской культурой и
европейской традицией. Но опорой восприятия Запада является глубоко
осознанный Восток, приверженность исламу.
Есть сюжеты, которым самой судьбой предназначено кочевать. Подобно
мифу об одноглазом чудовище, перенесенном из степи в Средиземноморье в
виде гомеровского Полифема, один из сюжетов Гете через российские
равнины дошел до степных кочевий в виде известных переложенных Абаем на
музыку стихов. Лермонтов перевел гетевскую "Ночную песнь странника", от
этого и оттолкнулся Абай в своей элегии "Карангы тунде тау калгып".
Такие совершенно разные культурные пласты были Абаем органически
претворены и органически приживлены к древу казахской традиции. Именно в
этом творческом сплаве - сила Абая, мощь его культурного воздействия,
ни с кем не сравнимая всенародность творчества. Вызывает удивление
сходство казахского песенного творчества с оперным искусством, но оно
становится вполне понятным к контексте импровизаций Абая. Сказанное о
вкладе Абая в казахскую культуру будет не до конца логичным, если мы не
упомянем того, что творчество Абая не замыкается рамками сохранившихся
текстов и мелодий, а включает в себя могучее воздействие его личности.
Он выступал в качестве советника, рассказчика, ненавязчивого наставника,
учителя, организатора неофициальной школы талантливых литераторов,
просветителя, который в беседах, в разговорах щедро делился прочитанным,
продуманным.
Все сказанное, казалось бы, говорит о прочной нерасторжимой
творческой связи с окружением, с народом, о встречных потоках симпатий и
откликов, исключающих саму возможность трагического одиночества. Но
жизнь, как правильно заметили наши предки зороастрийцы, не состоит из
одних только светлых начал, в ней есть место для темных сил зла, которые
неустанно стремятся изничтожить добро. Раньше подобные ситуации
объяснялись достаточно просто, чем и подкупались умы неискушенных и даже
искушенных людей. Говорилось, к примеру, что есть царские
администраторы, которым не нравилась сатира и критика Абая, связь его с
политическими ссыльными. Есть местная правящая верхушка, которая
возненавидела Абая за его любовь и сострадание к обездоленным.
Прекрасная схема, но слишком упрощенная и далекая от жизни. В ней, в
жизни, все гораздо сложней и страшней. Ведь верно было сказано еще в
древности, что "в своем отечестве нет пророка". Плотным кольцом
сомкнулись вокруг Абая его ненавистники и недоброжелатели, мелкие
завистники и "большие люди из верхов", которые по традиции считают себя
"властителями дум". Поистине великий человек, "благородный муж", и
остается им в противовес, по выражению Конфуция, "мелким человечкам".
К порывам юные сердца зову
Я человечность ставлю во главу.
Кто корыстолюбив и бессердечен,
Тот мелкий человек по существу.
Разве безжалостные строки о человеческих пороках казахов не стоит обратить к сегодняшнему дню?
За деньги рады все позорить и чтить,
Мгновенно в любой перекрасившись цвет.
Надо представить себе казахское общество абаевской эпохи в целом. Это
- прежде всего колония со всеми атрибутами смеси имперской и
колониальной психологии, чванством, самодурством, лизоблюдством,
наглостью, внутренней ущербностью. Но это одновременно традиционное
общество, где вся жизнь человека на виду, где человека не оставляют в
покое с его заботами и переживаниями, а постараются залезть в самую
душу, внести семена подозрений и вражды, сплетен в ближайшее окружение.
Невидимый человеческому глазу айсберг несовместимости с подлинным
величием, большим человеческим сердцем на поверхности всплывал
полицейской слежкой, сыском, враждебными действиями, вплоть до покушения
на жизнь, клеветой и доносам. Воистину был прав Лермонтов: восстал он
против мнений света один как прежде и убит. Но творчество Абая при всей
его трагичности, вопреки превратностям судьбы, вопреки всем
ненавистникам, крепко вросло в толщу народного сознания и продолжает
питать его плодотворными импульсами. Не удалось противникам Абая самое
страшное, чего хотели они добиться: сомкнуть кольцо вокруг поэта так,
чтобы слово его осталось безответным. Они просчитались в главном. Слово
Абая не могло остаться абсолютно неуслышанным.
Особое место в творчестве Абая занимает "Кара соз". Под этим
наименованием объединены 45 "Слов" - небольших законченных фрагментов,
выраженных в тщательно, художественно стилистически обработанной
прозаической форме. Это и непосредственное обращение к читателю,
откровенный разговор - собеседование, это и "ума холодных наблюдений и
сердца горестных замет", это и философия жизни отдельного человека на
фоне судеб народа. Термин "кара" (черный) в сочетании с термином "соз"
(слово) чрезвычайно многозначен: это и обозначение прозы в отличие от
рифмованной речи и текста, это и обозначение печали, и, наконец,
обозначение, идущее от тюркской традиции, важного, значительного,
первостепенного. "Кара соз" по жанру близки к тому, что в чингизовской
традиции называлось "биликом", метким изречением, рассказом о жизненном
примере, имеющим значение образца. По европейской традиции, это жанр
"максим", "афоризмов", "бесед". А по сути "Кара соз" - исповедь. Данное
на русском языке название этого произведения "Слова назидания" звучит
сухо моралистично, менторски-наставительно. Но с ним приходится
считаться как с высказыванием перед лицом мира и прежде всего своей
собственной совестью, жанр, известный в мировой литературе со времен
Марка Аврелия, Петра Абеляра, Блеза Паскаля и Жан-Жака Руссо. Но для
тюркской литературы и казахской в особенности в силу преимущественно
эпического характера, - но не только - "обнажение души", обнаруженное в
"Словах назидания" - явление беспрецедентное. Исповедь - чрезвычайно
ответственный жанр. Он требует от писателя предельной честности и
искренности, здесь противопоказаны малейшая фальшь и рисовка. Абай
хочет, чтобы его голос не был гласом вопиющего в пустыне. Канва
повествования начинается с зачина, казалось бы, сугубо индивидуального:
"Хорошо ли я прожил до сегодняшнего дня, но пройдено не мало: Но вот
когда уже виден конец пути, когда обессилел и устал душой, я убеждаюсь в
бесплодности своих благих стремлений, в суетности и бренности
человеческой жизни". Так подводит Абай итог собственной жизни и
объясняет решение записать "свои мысли". "Может быть, кому-то придется
по душе какое-нибудь мое слово и он перепишет его для себя или просто
запомнит, и если нет - мои слова, как говорится, останутся при мне". Но
трагизм ситуации не в обычной сентенции по поводу бренности жизни и
свойственной ей суете сует. "Хоть и существую я, но поистине мертв. Не
могу разобраться, в чем причина: то ли в бессильной досаде на сородичей,
то ли в отверженности от самого себя, то ли еще в чем-то. По внешнему
виду я вполне здоров, изнутри же мертв. Смеюсь ли, не чувствую радости.
Что ни делал, говорю ли, смеюсь ли - все это как совсем не мое, а
кого-то иного".
Такая опустошенность обозначает, что человек не получает извне
духовных откликов, что не обнаружилось никаких проблесков, никаких опор
для уверенности в возможностях окружения.
Суровый счет, предъявленный поэтом своим братьям-казахам, мало что
оставляет для утешения. Абай откидывает в сторону всякие внешние
обстоятельства и разговор заводит по существу тех ценностей и
ориентиров, которые заводят казахов в тупик: ложное самомнение в
превосходстве над другими, праздность, леность, индивидуализм и
групповщина, мелкое тщеславие, зубоскальство и глупый смех, потеря
совести и высоких стремлений, отсутствие согласия и единения, почтение к
ворам, злодеями м мошенникам: Откуда вошел в кровь "гордого степняка"
целый сонм этих дурных качеств? И это ли есть "мой народ, который я
люблю и к сердцу которого я ищу тропу?" Поэтому в упомянутом девятом
Слове речь идет не просто о личном духовном самочувствии, а о состоянии и
судьбах народа. "Не пойму" - пишет Абай - как я "отношусь к своему
народу: питаю к нему неприязнь или люблю? - Если б любил, то без
малейшего сомнения одобрил бы его нравы и среди всех черт нашел бы хоть
одну, достойную похвалы. Моя любовь не давала бы погаснуть вере, будто
мои соплеменники обладают качествами, присущими великому народу. Но нет у
меня этой веры.
Основное чувство, пронизывающее "Слова назидания" - это боль по
поводу неразвитости основной части и надежда, вера в могущество разума и
внутренних потенций, накопленных историей. "Кто отравил Сократа, сжег
Жанну д' Арк, распял Христа? - спрашивает поэт. - Толпа. Значит, у толпы
нет ума. Сумей направить ее на путь истинный. Чтобы народ перестал быть
толпой, нужны образованные люди, пекущиеся о народе, необходимо
возникновение потребности в культуре и самообразовании. Все эти процессы
потребуют целеустремленности, махом не перескочишь к высотам культуры.
Человек должен как минимум освободиться от нужды в хлебе насущном, ибо
только в виде исключения, редчайшего случая кто-то способен преодолеть
все препятствия, замыкающие человека в рамки борьбы за существование.
Главное в процессе обучения состоит в том, что оно должно принести
ученику радость познания. Поэт протестует против "насилия со стороны
родителей и мулл, которые убивают в детях искренность".
В педагогической системе Абая первостепенное значение отводится
нравственному примеру и языкам. Через родной язык впервые открывается
окно в мир. Широта взглядов, общечеловечность обязывает изучать языки
других народов.
Испытанный им самим путь приобщения к европейской культуре Абай
пропагандирует как всеобще значимый путь приобщения к достижениям
европейской цивилизации. "Знать русский язык - значит открыть глаза на
мир" - говорит Абай в 25 Слове. "Знание чужого языка и культуры делает
человека равноправным с этим народом, он чувствует себя вольно, и если
заботы и борьба этого народа ему по сердцу, то он никогда не сможет
оставаться в стороне". Отталкиваясь от общего правила, что тот, кто
способен воспринимать чужую культуру, делает шаг к более широкому
взгляду на мир, учится самокритичности и к преодолению ограниченности,
Абай еще раз настаивает: "Русская наука и культура - ключ к осмыслению
мира и, приобретя его, можно намного облегчить жизнь нашего народа.
Например, мы познали бы разные, но в то же время честные способы
добывания средств к жизни и наставляли бы на этот путь детей, успешнее
боролись за равноправное положение нашего народа среди других народов
земли". Именно в концовке этой фразы, в призыве бороться за
"равноправное положение нашего народа среди других народов" лежит самый
глубокий корень того обстоятельства, что последующее за Абаем поколение
интеллектуалов, объединившихся вокруг Алаш-Орды, воспринял Абая как свою
духовную предтечу, как духовного вождя возрождения казахской нации. Это
Алихан Букейханов, Миржакип Дулатов, Ахмет Байтурсынов, Магжан
Жумабаев, вся блестящая плеяда талантливых деятелей начала и первой
трети ХХ века, уничтоженных безжалостной рукой большевистской опричнины.
Двигаясь в русле абаевского наследия, последователи Абая смогли поднять
его на новую высоту. Прежде всего они создали круг интеллектуального
общения, то, чего не доставало Абаю, чувствовавшему себя в духовном
вакууме. Абай как Валиханов и Алтынсарин, по сути дела действовали в
одиночку, предпринимая индивидуальные усилия. Во-вторых, продолжатели
заветов Абая связывали общие нравственные требования с конкретной
политической программой обретения независимости и
социально-экономического прогресса. Эта высота была утрачена за годы
тоталитарного режима. Возврат к ней на новом витке истории, когда
Казахстан юридически обрел независимость, был бы лучшим памятником Абаю.
Первым, кто способствовал сбору и изданию полного собрания сочинений,
своду данных о жизни и деятельности Абая, был Кокбай Жанатай-улы
(1864-1927). Громадная работа по всем линиям абаеведения принадлежит М.
Ауэзову. Помимо сугубо научных исследований жизни и творчества классика
казахской литературы он благодаря роману "Абай" запечатлел свое имя
подле Ибрагима Кунанбаева
|